Однажды я играла во дворе, и мне срочно понадобился мой мяч. Я забежала в дом и, не снижая скорости, влетела в нашу с братом комнату. Мячик должен был ждать меня под кроватью. А на кровати лежала моя бабушка. Она держалась за сердце и тихо стонала. Ее «прихватило», пока она была на огороде.
– Что, бабушка, умираешь? – по-деловому спросила я.
– Да, внученька, умираю. – ответила бабушка, надеясь услышать слова сочувствия.
– Ну, ничего, бабушка, – успокоила я ее, – я тоже умру.
Выудив мячик из-под кровати, я убежала во двор. А бабушка еще не раз вспоминала, как осталась лежать на кровати, держась за сердце и пытаясь не смеяться. Смеяться ей было больно, но не смеяться она не могла.
– Посочувствовала родной бабушке! – вспоминала она мне спустя годы.
Вы только не подумайте, тогда я не была жестокой. И я умела сочувствовать. Но когда знаешь, что ничего страшного не произошло, то что ж поделаешь?
Я помню, как мой брат бежал из нашей спальни и кричал, что не хочет умирать. Может ему что-то приснилось? Я почему-то в это время еще не спала. Взрослые пытались его утешить, но он продолжал кричать, что не хочет умирать. Я подошла к нему и сказала правду:
– Смерти нет! – мне было странно, что он не знает.
Откуда знала я? Да я видела это собственными глазами! Вернее, когда закрывала глаза. Я часто это видела.
Абсолютно черное пространство. Нет ни пола, ни стен, ни потолка. То есть, они есть, но их не видно. Мы лежим на полу: мама, брат и я. Так можно догадаться, что пол все-таки есть. Но все равно, ничего не видно. Зато нас видно очень хорошо. И мы мертвые лежим на полу. Наверное, мы умерли одновременно. А потом приходит медсестра – молодая тетенька, в туфлях на каблуке (я даже слышу, как ее каблуки цокают по деревянному полу), на ней белый халат и белая шапочка с красным крестом. Ее тоже очень хорошо видно. В одной руке она держит стеклянный пузырек с большим бумажным ярлыком, а в другой столовую ложку, или даже больше, чем столовую. Она по очереди подходит к нам, наливает в ложку из пузырька какую-то микстуру, а потом наклоняется и выливает ее в рот, сначала маме, потом брату, а потом мне. И мы встаем. И мы живые.
Так что главное – не паниковать, даже если вы умерли, а просто дождаться медсестру.
И вообще, на свете есть вещи пострашнее смерти. Например, Бармалей. Даже не думайте смеяться. Я точно знаю, что вы понятия не имеете, насколько это страшно. Но это единственное, чего стоит бояться. Вы, наверное, начитались Чуковского и насмотрелись картинок в книжке. Мама нам каждое утро читает книжку «Чудо-дерево». Мы с братом ее очень любим. И Чуковского я очень уважаю. Он многое знает. Там, рыбы по полю гуляют, и крокодил папиросы курил, и ботиночки на дереве растут. В общем, если человек умный это видно сразу. Но с Бармалеем он явно промахнулся. Когда я первый раз увидела рисунок с Бармалеем, я решила, что это шутка такая. А потом поняла, что они с художником просто ничего не знали. Так вот, сегодня, похоже, вы узнаете правду.
Он приходит только когда рядом никого нет и никто не поможет. Он приходит только тогда, когда я сплю. Мне снится комната. Моя обычная комната. Настолько обычная, что вы бы никогда не догадались, что это сон. И я играю в игрушки. А потом, я понимаю, что приближается Бармалей. Я это чувствую кожей, душой, поджилками. И шторы на окне начинают вздуваться и тянуться в мою сторону. Никак нельзя, чтобы Бармалей не пришел. Потому что даже шторы уже все поняли. И я одна. И самое страшное – это увидеть его. Поэтому я всегда падаю лицом вниз и закрываю голову руками. И я чувствую приближение силы, против которой ничего не могу. И шторы срываются с карниза и накрывают меня. И тогда я просыпаюсь и кричу: Бармалей! И я бегу в комнату к маме. Передо мной абсолютно черное пространство. И всегда в абсолютной черноте эти желтые горящие пятна у меня перед глазами. И ничего не видно. Но это не важно. Я и так знаю куда бежать, чтобы найти маму. Или мне так страшно, что я не могу пошевелиться, а только кричу: Бармалей! И тогда мама бежит ко мне. Она ложится рядом, обнимает меня и что-то говорит, и я уже не боюсь. Я знаю, что сегодня он больше не придет. Потому, что он приходит только, когда рядом нет никого, и никто не поможет.
Так что, вы теперь понимаете, что его никто не видел и поэтому никто не может его нарисовать. И тот Бармалей у Чуковского просто мелкий жулик.
Но знаете, жизнь очень смешная штука. В ней постоянно что-то меняется. Многие на это жалуются. Я и сама из-за этого тысячу раз выглядела глупо. Но все же, мне всегда было легко, потому что я живу, зная главное – смерти нет, а все, что есть у меня, я могу прикинуть на пальцах. Это упрощает подсчеты, делает жизнь понятной и прозрачной, и я в любой момент могу подвести итог. И я делаю это каждый вечер. И этот итог уже много лет не меняется:
У меня остался Бармалей, но мама больше не придет.
Ну да! Да!!! Ладно! Черт с вами! Пусть будет по-вашему!
Пусть будет наоборот.
12.06.2015г.
© Майя Димерли, 2015
mayadimerli 